Право быть - Страница 38

Повелители душ? Это ещё что за чудовища?

«Не думаю, что за свою жизнь ты столкнёшься хоть с одним из них, уж больно они хороши в искусстве прятаться и скрываться. Но я могу рассказать тебе легенду о том, откуда они взялись. Хочешь?»

Только покороче, у меня мало времени.

«Давным-давно в одной горной стране жил гордый и свободолюбивый народ, признающий власть лишь избранного правителя. Однажды тверди разверзлись, выпуская наружу огонь из земных недр, и люди оказались в огненной ловушке. Был только один выход из неё — по узкой тропке между бушующими морями пламени, но пройти там решились лишь несколько смельчаков, и все они погибли, не удержав равновесие, когда их плоти коснулись языки огня. И тогда умелый знахарь предложил правителю приготовить напиток, который подчинил бы ему одному души всех его подданных и можно было бы приказать им не замечать жара и не сворачивать с пути, чтобы живыми выбраться из ловушки. Правитель долго колебался, но вышел к своему народу и рассказал о пути возможного спасения. Испить из чаши преданности согласились не все, многие кричали, что так их лишат свободы, а эта драгоценность дороже жизни. Но те, кто испил, прошли по тропе меж пламенными пастями, повинуясь голосу своего правителя. С ними ушёл и знахарь, первым попробовавший своё зелье, чтобы доказать его безвредность. А правитель остался умирать с теми, кто больше жизни ценил свободу».

Почему же он сам не захотел спастись?

«Потому что его было некому направлять. Когда народ раскололся, правитель понял, что не может доверить свою жизнь никому, кроме себя самого».

Печальная легенда. Но тот знахарь, что ушёл, он унёс с собой секрет напитка?

«Конечно. И его потомки стали носить имя Повелителей душ. Но их мало, и они редко позволяют кому-то узнать о своём искусстве».

Хочешь сказать, никто из них не отважился бы явиться в столицу Западного Шема и попытаться подчинить себе, скажем, герцога Магайона?

«Без крайней надобности или безумного желания? Нет. Не забывай, что все Повелители — потомки знахаря, а потому несут в своих жилах клятву освобождать людей, а не порабощать их».

Освобождать от чего?

«От болезней и дурных мыслей».

А кто будет решать, какая мысль дурна, а какая — нет?

Мантия хихикнула и замолчала. Зато дядюшка Хак подал голос:

— Вы всё ещё здесь?

— Уже уходим, дуве. О решении Опоры вы будет извещены позже.

Он рассеянно кивнул, не снимая ладоней с плеч женщины, задумчиво глядящей на кружевные занавеси и беззвучно повторяющей одно и то же слово, состоящее из двух коротеньких слогов.

На сей раз Роллена не стала ждать долго, а сразу же, как только мы вышли на залитую солнечным светом улицу, развернулась ко мне, преграждая путь, и грозно спросила:

— Почему ты это сделал?

Упереть руки в бока — получится молодая жена, отчитывающая мужа-недотёпу за потраченные на выпивку деньги. Чем же я снова заслужил твоё негодование, девочка?

— Что сделал?

— Напросился на дуэль!

— Да герцог и сам был не прочь... Задирался с первой же минуты, разве ты не заметила?

— Ещё бы! Но зачем было доводить всё до крайности? Магайон — хороший боец, пусть уже и в возрасте. Хотя ты-то откуда мог это знать... Поэтому и дерзил? Решил, что легко справишься со стариком?

— Признаться, я меньше всего думал об исходе дуэли.

— А о чём ты тогда вообще думал?

— Я думал о том, что моему напарнику нанесли жестокое оскорбление, которое не должно оставаться без ответа.

— Оскорбление! Я слышала такие слова много раз и... — Она хотела уверить меня, что привыкла, но к этому моменту слух догнал разум, и Роллена потрясённо осеклась. — Что ты сказал?

— Что оскорбление должно быть оплачено кровью.

— Нет, до этого! Ты назвал меня...

— Напарником. Я выбрал неправильное слово?

Девушка куснула губу, вглядываясь в моё лицо в поисках подтверждения серьёзности либо шутливости намерений, и вдруг всхлипнула. В уголках васильковых глаз выступили слёзы, алмазами засверкавшие на солнце. Я протянул руку, чтобы стряхнуть солёные капли, но Роллена испуганно отшатнулась, а вдохом позже побежала вниз по улице. Ничего не имею против небольшой физической нагрузки, но бегать по солнцепёку за расстроенной девушкой...

Благодарение богам, она убежала недалеко, всего лишь до ближайшего затенённого переулка, и уткнулась носом в стену, пряча от прохожих зарёванное лицо. Я несколько минут постоял в стороне, дожидаясь, пока вздрагивания плеч станут пореже и послабее, потом подошёл и прислонился спиной к стене рядом с Ролленой.

— А вот рыдать не нужно. От слёз глаза краснеют, веки опухают и взгляд становится похожим на поросячий.

— Прости...

— Наверное, это ты должна меня простить за неуместные слова.

— Нет, всё... уместно. Только я... я не думала...

Правильнее будет сказать, не ожидала. Не могла и надеяться. Скорее всего, девушка рассчитывала, что служба будет сродни вооружённому перемирию, когда люди, находящиеся вокруг тебя, вынужденно действуют вместе с тобой, но в любой момент могут вынуть оружие из ножен. Такое положение вещей не способствует улучшению характера, но зато помогает сохранить в неизменности душевное равновесие. А вот если допустить кого-то из внешнего круга в свои владения...

Может быть, я снова совершил ошибку. В конце концов, мне ведь придётся уйти, рано или поздно, и Роллена останется одна против остального мира. А чему я пытаюсь её научить? Доверию? Но не слишком ли бесполезно умение доверять?

Я вновь вмешиваюсь в чужую жизнь. Наверное, эта привычка умрёт только вместе со мной, а если так, нужно смириться и... Попробовать объяснить самому себе, зачем на сей раз смущаю покой чужой души. Желая помочь, защитить, спасти? Нет, ни одно из трёх слов не трогает меня, ни одно не отзывается довольным эхом в моём сознании. Я не помогаю Роллене, а всего лишь нахожусь рядом. Я не защищаю её, а всего лишь слежу за тем, чтобы ей не был причинен вред. И уж тем более нет и речи ни о каком спасении! Но что тогда ведёт меня по этой тропе? Зачем я показываю девушке то, о существовании чего она не догадывалась?