Право быть - Страница 84

«Твои следы уже согревали Гобелен в те времена, когда мать Ксаррона ещё не родилась, в те времена, когда мать её матери только училась сплетать свои первые Нити».

Но я не прожил эти года! Меня в них попросту не было.

«Да. Но, возможно, именно поэтому тебе повезло много больше. Покинув одну эпоху, ты просыпался в другой, чтобы увидеть, к хорошему или дурному привели принятые некогда решения».

И какой толк в этом странном сне?

«Толк в пробуждениях, любовь моя. Даже у людей вошло в поговорку, что не стоит будить спящего дракона, если не желаешь перемен».

Значит, если я снова «проснулся», я должен что-то изменить?

«Кто знает... Но после твоего ухода мир уж точно не останется прежним, желаешь ты того или нет».

Я не хочу разрушать. Ничего.

«Но ты уже вторгся в основы мироздания. Ты, единственный из драконов, можешь подняться над Гобеленом и можешь пройти сквозь него, как разрывая Нити в клочья, так и не задевая их. Всё в твоей воле».

Моя воля может причинить зло. Много зла.

«Или принести добро. Как, впрочем, и воля любого живого существа. Не стоит бояться принимать трудные решения. Но оправдывать необходимость их принятия чужими, а не своими желаниями, и вправду опасно».

И как же тогда поступать? Ведь у любого решения по меньшей мере две стороны. Получается, например, что, если бы я объявил войну Ксо, я пошёл бы на поводу у его страхов?

«Получается, так. Ты поддался бы неизбывному страху всего живого перед уничтожением. Но ничего истинно «твоего» в том решении не было бы».

Что ж, если верить твоим словам, выходит, я скован по рукам и ногам.

«Ой ли? Нет, любовь моя, ты свободен, как никогда раньше. Правда, не побывав настоящим пленником, невозможно ощутить всю полноту свободы».

— Говорят, где-то есть земли, на которых люди живут вольно, не то что здесь, — мечтательно вздохнул возница, подбрасывая в огонь новые поленья.

Над костром, принявшим очередную порцию еды, поднялись клубы мутно-белого дыма. Должно быть, дрова слегка отсырели. Хотя с чего бы? Дождя не было уже несколько дней, разве что роса выпадала обильная.

Ветчина и хлеб, припасённые на ужин, перекочевали из дорожных мешков в наши желудки. Эль, купленный в последней перед привалом харчевне, безбожно горчил, поэтому все путники, даже Борг, предпочли дрянной выпивке воду и свежий ночной воздух. Пожалуй, даже чересчур свежий. Или так только кажется из-за сырости? Странно. В этих местах и болот пoблизости от дороги днём с огнём не сыщешь, а складывается ощущение, что каждое дуновение ветерка приходит чуть ли не с моря, так много в нём влаги.

— Вольно? — переспросила Мелла, зябко потирая плечи.

— Ага. Как птахи небесные. И ни королей над ними, ни прочих хозяев.

Пожалуй, раньше я никогда не слышал у дорожных костров подобные рассуждения. И понятно почему: люди Юга свято чтят ступени лестницы, простирающейся от бедноты к владыкам. Нет, разумеется, и среди пустынных песков находятся недовольные своей участью, но либо их голос быстро умолкает сам собой, либо слишком длинные и острые языки споро укорачиваются саблями Молочной стражи.

Однажды мне довелось видеть, как обладатели снежно-белых плащей, на которые, казалось, робеет оседать пыль пустыни, вырезали под корень семью человека, невзначай спросившего у неба: «Почему я должен отдавать всё, что у меня есть? Ведь тому, что владеет землями от Алого моря до Закатных гор, мои гроши не добавят богатства». И когда кривой клинок взлетел над шеей излишне разговорчивого бедняка, молочный брат владыки Юга во всеуслышание провозгласил: «Считающий блага другого пусть вечно считает их по ту сторону мира...».

Помню, тогда я спросил у караванщика, почему вместе с несчастным были убиты его жена и дети. Как чужеземцу, мне прощались многие глупые вопросы, но отвечавший, немолодой уже человек, поседевший в борьбе со злыми смерчами Эс-Сина, говорил в четверть голоса, так, чтобы его слышал только я: «Вина его жены в том, что она не прикрыла своей ладонью уста, оскверняющие честь Владыки. Вина его детей в том, что они унаследовали дурную кровь отца...»

Позднее, за чашкой горячего таале, караванщик рассказал, что в прошлые годы, при прежнем правителе детей оставляли в живых, однако излишне часто случалось так, что они повторяли путь своих родителей, а потому кровь, проливающаяся под саблями Молочной стражи, множилась и множилась. Но ведь никакой разумный владетель не станет истреблять свой народ без меры, ибо кто же тогда станет платить в казну подати? Вот и владыка Юга отказался от милосердия в пользу выгоды. Может быть, для него тот выбор был очень трудным, а может, не стоил и глотка молока. Кто знает, что происходит в стенах Аль-Араханы, сердца Южного Шема...

Безжалостное иссушение дурной крови. И в то же время я видел, как по приказу х’аиффа всем жителям селения, чьи посевы уничтожила саранча, было выплачено достаточно денег, чтобы безбедно жить до нового урожая.

А когда короля нет? Остаётся надеяться только на себя самого. Но никакой надежде никогда не удавалось возникнуть без веры, верить же себе получается лишь урывками, лишь мимолётными преодолениями препятствий реальности. Значит, нужно не просто стремиться к победам, но и одерживать их. Любой ценой. А уж из побед чувство свободы рождается без малейших усилий... Но одной-единственной свободы. Своей.

— Разве такое возможно?

— Люди говорят.

— И что, кто-то бывал в тех краях?

— Может, и бывал. Да только, свободу на вкус попробовав, кто ж в неволю вернётся? — хмыкнул возница.