Право быть - Страница 22

— Теперь я верю, что ты видел мать моего народа, — важно сообщил гройг, убирая больше не нужную посуду и придвигая мне кружку с тихо пенящимся элем.

— Только теперь? Почему?

— Пить харку умеют только на Маарис. Здешние люди ни грийса не знают о пище и питье моего народа.

Он степенно удалился, оставляя меня наедине с едой, потому что наивысшим почтением, оказываемым гостю, для гройга является именно полная свобода последнего. В том числе и свобода вкушать пищу таким способом, каким заблагорассудится, и ни в коем случае не прерывать сие замечательное действо разговорами.

Особого голода до глотка харки я не испытывал, но забористый напиток разжёг аппетит, и два с половиной ломтя мяса оказались в моём желудке быстрее, чем можно было ожидать, а за ними последовал хлеб, смоченный элем, но уже с гораздо меньшей скоростью, потому что на смену времени насыщения пришло время сытой неги.

Как немного нужно иногда, чтобы получить помощь.

«И ещё меньше, чтобы найти дружбу».

О нет, не скажи. Если вспомнить мои попытки обзавестись друзьями, можно утверждать, что сей путь весьма тернист и долог.

«Так казалось тебе, ведь ты стремился обрести друзей».

Если продолжить твою логическую цепочку, получается, моё стремление мне же и мешало?

«Разумеется... Когда твои действия подчинены определённой цели, не являющейся тайной для тебя самого, малейшее промедление кажется невероятно долгой задержкой. А когда не думаешь, чего хочешь достичь, получая результат, удивляешься, как легко он пришёл».

Шорох открывающейся двери. Еле слышные шаги, говорящие о том, что вошедший умеет находить общий язык с песком, рассыпанным по полу, у меня бы так ни за что не получилось. Человек, а это именно человек, что подтверждают характерные для людей пропорции и движения, проходит мимо, направляясь прямо к стойке, высокий, статный, чего не в силах скрыть просторная неприметная одежда, рыже... Точно, рыжеволосый: солнечный луч ржавым золотом вспыхивает на волосах незнакомца. Впрочем, незнакомцем он остаётся для меня ровно до того момента, как произносит, обращаясь к хозяину трактира:

— Доброго дня.

Тон приветствия, хмурый и немного тревожный, словно нарочно спорит со смыслом двух простых слов. Доброго? Ну-ну. Таким голосом удобнее желать умереть или весело провести похороны. Что же случилось, старина Борг?

— Вам как всегда? — бесстрастно спрашивает гройг не для того, чтобы получить ответ, а лишь исполняя обыденный ритуал.

— Да.

Рыжий неожиданно устало опирается о стойку, наблюдая, как эль льётся в пузатую кружку и покрывается шапкой пены, потом берёт в руку посуду с выпивкой, поворачивается, пробегая взглядом по трактирному залу. Разумеется, не ища свободное местечко, ведь в середине дня можно занимать любое, на собственное усмотрение, потому что других претендентов нет. Нет, Борг делает то, к чему привык за последние... Дайте-ка прикинуть. Лет пять, не меньше. А до того, будучи простым полевым агентом, он не только глазами, но и руками обшарил бы сие заведение, дабы убедиться в отсутствии возможной опасности, но, слава богам, старые привычки всё-таки стираются из памяти. Не до конца, разумеется, иначе они не носили бы своё гордое имя, но достаточно, чтобы можно было считать их обладателя изменившимся. Я же, на свою беду, с последнего посещения столицы изменился едва ли, потому что взгляд рыжего, добравшись до меня, дальше не сдвинулся ни на дюйм.

Борг медленно подошёл к столу, за которым расслабленно отдыхало моё бренное тело, остановился, нависая грозной громадой, немного помолчали с нарочитой горечью изрёк:

— Всякий раз, когда я встречаю тебя, происходит много всякого, сначала кажется, что хорошего, но когда присматриваешься, задыхаешься от боли. Что ожидается в этот раз? Чью жизнь ты собираешься разбивать?

Карий взгляд по-прежнему умён и рассудителен, прошедшие полгода не добавили новых морщинок ни на лоб, ни к уголкам глаз, но лицо в целом выглядит немного осунувшимся, словно Борг последнее время обедал редко и урывками, а долгого сна и в глаза не видел. Наверное, дела не позволяют вести размеренную жизнь, особенно после того, как его высочество Дэриен излечился от своего недуга и стал вызывать куда больший интерес у недругов.

— Я тоже рад тебя видеть. Присядешь?

Рыжий посмотрел на меня серьёзнее, чем прежде.

— Бежать от тебя надо куда подальше. Даже заговаривать и то не стоило, да прости, не удержался.

У-у-у, спор в середине зимы оставил настолько глубокий след в душе и памяти моего приятеля? Следовало бы гордиться произведённым впечатлением, но мне почему-то больно. И стыдно. Каким смелым я тогда был, с какой лёгкостью перекраивал чужие судьбы и представление о жизни, как азартно бросался в каждую предложенную игру и как виртуозно выигрывал! Тоже мне, герой... С кем я сражался? Ни одного соперника, способного оказать сопротивление, равное моему напору. И чем же тогда славны мои победы? Сплошное жульничество. Легко начинать драку, если знаешь, что твои щиты никто не сможет пробить, но достойно ли это благородного воителя? Впрочем, благородство — не моя стезя. Меня учили выживать, а не жить.

— Я уйду. Сразу, как хмель развеется. Извини, что невольно помешал тебе побыть в одиночестве и...

— Напиться? Да уж, мне впору чувствовать себя оскорблённым. — Кружка опустилась на стол, лавка скрипнула под тяжестью тренированного тела. — И всё-таки, зачем ты здесь появился?

— Есть несколько вопросов к начальству Академии или ещё к кому-то сведущему.